Таким образом, германское командование предписывало к 30 (17) августа сосредоточение части своих сил против Ренненкампфа на линии Алленштейн — Гутштадт. Остальные войска должны были довершить победу над армией Самсонова. I армейскому корпусу предписывалось продвинуться до линии Малга — Едвабно, оставив в Вилленберге лишь незначительный отряд. XX корпус выделял в резерв армейского командования 41-ю дивизию; она должна была сосредоточиться в районе Куркена. В армейский резерв в район Мюлена отводилась также 70-я ландверная бригада 37-я дивизия XX корпуса получила приказание запереть проходы между озерами Ленау и Сканда. Генерал Мюльман должен был занять Млаву. Наконец, комендант Торнской крепости получил приказание вести усиленную разведку в восточном направлении.

Таковы были распоряжения германского командования на 30 (17) августа: они предусматривали создание на первое время новой оборонительной линии, протянутой к северу — то есть обращенной против Ренненкампфа. Новая группировка сил, оставляя в районе Куркена и Мюлена части XX корпуса, имела, однако, в виду и полученные сведения о сосредоточении в районе Варшавы 9-й русской армии, если бы таковая была двинута на север. Кроме того, не следует упускать из внимания, что 29 (16) августа Гинденбург был уведомлен о назначении на восток двух армейских корпусов и одной кавалерийской дивизии, которые в этот день грузились в Бельгии и в последующие дни должны были прибыть в Восточную Пруссию. Кстати, заметим, что эта переброска, впоследствии столь сказавшаяся на исходе Марнского сражения, была совершена без просьбы о том со стороны Гинденбурга и Людендорфа. Как ныне выясняется, на ней настоял Вильгельм, встревоженный участью своей Восточной провинции — и, возможно, внявший просьбе генерала Притвица, который в памятном разговоре с Мольтке 20 (7) августа, действительно, указывал на необходимость выделения таких резервов.

Итак, вечером 29 (16) августа германское командование, нисколько не ослабляя кольца, сомкнувшегося на линии Нейденбург — Вилленберг — Ортельсбург вокруг остатков армии Самсонова, предпринимало первые шаги к перегруппировке частей своей армии против Ренненкампфа. Одна операция еще не завершена, а другая уже подготавливается — такая беспрерывность оперативной деятельности и неослабевающая энергия должны лежать в основе всяких действий по внутренним операционным линиям.

Германское командование придавало настолько серьезное значение перегруппировке своих частей, что генерал Людендорф сам прибыл к вечеру 29(16) августа в Хохенштейн, дабы непосредственно отдать все необходимые распоряжения и проследить за правильностью их выполнения, (согласно его указанию, одна бригада 36-й резервной дивизии немедленно выступила на Алленштейн, куда прибыла к полуночи. Остальная часть этой дивизии и 1-й резервной дивизии заночевали западнее озера Плауциг. 37-я дивизия

остановилась на дороге Хохенштейн — Алленштейн. 3-я резервная дивизия сгруппировалась и районе Куркен. Так 29( 16) августа закладывались первые камни для новой операции — против Ренненкампфа, который не умел и не смог согласовать свои действия с наступлением армии Самсонова и должен был теперь один готовиться к бою с уже победившим его соседа противником. Но, вместе с тем, в этот день были сделаны и последние оперативные шаги для превращения достигнутых над 2-й русской армией успехов в ее гибель. Части I германского корпуса достигли Вилленберга, куда со стороны Ортельсбурга приближались войска генерала Макензена; тем самым, кольцо окружения тесно сомкнулось. Сложившаяся обстановка раскрылась перед русским командованием во всей ее безнадежности и отчаянии. Этот день характеризуется, в сущности, уже отсутствием всякого управления армией со стороны ее командующего генерала Самсонова.

Утром 29 (16) августа мы находим его еще в Орлау, где он объезжал собравшиеся в этом районе войска и, как передают русские источники, благодарил их за службу.

Сердечное отношение к войскам — большая заслуга высшего начальника. Но это отношение генерала Самсонова трудно согласовать с тем суровым критическим моментом, который переживала его армия. Военная история мыслит себе в такие моменты не объезжающего войска и выражающего им свою благодарность генерала, а начальника, героическими усилиями спасающего свои войска, используя для этого свое оружие до последней возможности.

Что сделал генерал Самсонов, чтобы спасти остатки своей армии? Он вообще мало сделал за время своего командования; его воля вообще ни в чем и нигде не отразилась на объективном ходе событий; но еще меньше сделал он в эти критические часы.

В 11 часов 30 минут генерал Самсонов отдал в Орлау приказ, которому суждено было стать последним. Он предписывал форсированным маршем продолжать отход: XIII корпусу — на Хоржеле, а XV и XXIII корпусам — на Янов. Движение до Мушакена должны были прикрывать части XV и XXIII корпусов на линии Лана — Бартошкен, дабы иметь возможность эти части отвести в наименее длительный срок. XIII корпусу предписывалось форсированным маршем достигнуть к рассвету района Мушакена и расположиться здесь фронтом на Нейденбург. Общее руководство отходом трех корпусов было возложено на командира XIII корпуса генерала Клюева.

В этом приказе не было, однако, ни единого намека на необходимость объединенных действий остатков трех корпусов, дабы пробиться на юг. Ведь отход состоял ныне не в одном отступательном марше, но и в бою, — бою более тяжелом, чем при наступлении. Генерал Самсонов не мог этого не знать, ибо сведения о занятии противником Нейденбурга и движении германцев на Вилленберг были ему известны.

Между тем — ни единого приказания, организующего объединенный прорыв через линию Нейденбург — Вилленберг!

Днем 29(16) августа генерал Самсонов выехал с офицерами своего штаба из Орлау на Янов, дабы снова взять в руки управление армией.

Вот что рассказывает о его последних часах один из документов, хранящийся в архивных делах штаба 2-й армии:

16 (29) августа около 1 часа дня генерал Самсонов, послав Клюеву приказание объединить в своих руках управление корпусами на позиции у деревни Орлау, выехал со своим штабом по дороге на Мушакен — Янов.

При въезде в лес, что к юго-востоку от д. Орлау, глазам штаба представилась картина, свидетельствовавшая о несомненной панике в тылу. По дороге были разбросаны мешки с хлебом, сухарями, порожние же повозки, на которых их везли, спешили в тыл. Вместе с ними спешно отходили и повозки с патронными ящиками, а также отдельные команды боеспособных людей. По приказанию генерала Самсонова чинами штаба с помощью части казаков конвойной сотни был наведен некоторый порядок: люди были направлены к позиции, патроны и хлеб — в тыл ее.

Командующий армией в это время высказал решение вернуться в деревню Орлау для личного руководства войсками на позиции, приказав остальным чинам штаба продолжать движение в прежнем направлении на Янов. Однако, после высказанных ему доводов о необходимости личного руководства всеми корпусами, входящими в состав армии, а не только группой из XIII и XV корпусов, командующий армией, согласившись с этими доводами, решил продолжать движение через Мушакен на Янов.

Вместе с тем, как в эту минуту, так и неоднократно впоследствии, командующий армией высказывал твердое решение покончить с собой, не желая пережить позора поражения армии и влачить, как он выражался, «куропаткинское» существование.

В лесу выяснилось, что деревня Мушакен занята артиллерией и пулеметами противника. Тогда штаб с конвойной сотней свернули на Валлендорф, откуда продолжали движение на деревню Рентковен и далее на Саддек. При выходе из деревни Саддек, ехавший впереди разъезд казаков конвоя был обстрелян пулеметами. Конвой командующего армией состоял из донских казаков, частью второй, частью третьей очереди. При первых же выстрелах казаки немедленно свернули с дороги за кусты. Командующий армией обратился к ним с короткой речью, призывая их к исполнению долга. Полковник Вялов начал их строить, чтобы вести в атаку, но казаки толпой мялись на одном месте, не выражая желания выйти из-за прикрывающих их кустов. Тогда гв. штабс-капитан Дюсиметьер с криком «ура» бросился но направлению к пулеметам. За ним бросились полковник Вялов и часть остальных офицеров штаба. Лишь тогда казаки решились: с громким гиком и криком, с беспорядочной стрельбой в воздух, нестройной толпой понеслись они за офицерами, но, не дойдя шагов 50-ти до пулемета, когда три казака были сбиты с лошадей, они свернули влево в находящийся в этом направлении лесок.

Полковник Вялов, имея помощниками штабс-капитана Дюсиметьера и одного из казачьих офицеров, вновь собрал казаков для вторичной атаки, соединенной с наступлением цепи спешенных казаков с фронта, но генерал Самсонов приказал офицерам штаба оставаться при нем и предоставить руководство атакой казачьим офицерам. Пока казаки готовились к новой атаке, командующий армией решил свернуть со своим штабом к северу с целью пробраться в направлении на Вилленберг — Хоржеле.

Обойдя деревню Канвизен с юга, Самсонов со штабом выехал на шоссе Вилленберг — Канвизен, на котором и остановился в верстах 4-х от Вилленберга. Здесь выяснилось, что Вилленберг также занят отрядом противника с артиллерией.

Таким образом, командующий армией со своим штабом оказывался отрезанным: все направления отхода в тыл были заняты противником. Оставалось либо пробиваться силой, либо пробираться скрытно. От первого решения командующий армией отказался [выделено нами — Г.И.], так как, не имея под рукой никаких войск, кроме остатка наполовину разбежавшейся сотни, рассчитывать на успех открытого прорыва было трудно. «С такой ордой мы не пройдем», — говорил он. [Но ведь кроме «орды» позади отступали массы корпусов; их можно было собрать, с ними можно было прорваться! — Г. И.].

С другой стороны, представлялось сравнительно нетрудным пробраться сквозь неприятельские отряды, расположенные на путях отхода армии, пользуясь темнотой, лесистой местностью, а также и расположением к нам местных жителей-поляков.

Командующий армией, остановившись на этом решении, приказал казакам пробираться отдельно от штаба. [Несомненно, такое решение было проще и легче; но разве, в данном случае, вопрос касался лишь личного спасения? А армия? — Г. И.].

В исходе 8 часа вечера командующий армией со своим штабом, отделившись от казаков, перешел пешком в лесок к югу от шоссе Вилленберг — Канвизен, где было решено переждать наступление темноты.

Вместе с генералом Самсоновым находились: генералы Постовский и Филимонов, полковники Вялов и Лебедев, подполковник Андогский, штабс-капитан Дюсиметьер, поручик Кавершинский, а также есаул Донского войска, фамилия коего неизвестна, и канонир 11 конной батареи Купчик, состоявший при Самсонове вестовым. С наступлением темноты все вместе двинулись в путь в направлении на Хоржеле. Двигаясь гуськом, преимущественно лесом, направление держали по компасу. Во втором часу ночи дошли до леса, что у деревни Каролиненгоф; здесь решили сделать привал и отдохнуть.

После получасового отдыха все встали и двинулись в путь. Ночь была совершенно темная. Ни луны, ни звезд на небе из-за туч не было видно. Все шли друг другу в затылок, причем генерал Самсонов шел обыкновенно в середине. Вследствие темноты приходилось часто останавливаться для проверки по светящемуся компасу правильности направления, причем, все обыкновенно собирались к идущему в голове, где и совещались о дальнейшем движении. Тут же происходила и перекличка. На одной из таких остановок было замечено отсутствие командующего войсками. Немедленно все пошли обратным путем по направлению к месту привала. По пути негромко звали командующего армией, подавали свистки. Таким образом прошли весь путь обратно до места привала, но генерала Самсонова не нашли. Тогда повернули обратно. Снова прошли весь путь до места последней остановки, а затем вторично вернулись к месту привала, но поиски все отвались безуспешными. Тогда решили остановиться у валежника, находившегося около места привала и оттуда продолжать искать группами в разных направлениях; но так как при этом чуть не потеряли друг друга, то поиски было решено отложить до рассвета.

На рассвете снова принялись искать. Бесплодные двухчасовые поиски были прерваны огнем противника, открытым с опушки леса с двух сторон. Пришлось сперва укрыться в лесу, а затем и отойти по указанию местных жителей-поляков в том направлении, которое оставалось единственно свободным от немецких патрулей.

Преследуемые огнем то с той, то с другой стороны и обстрелянные пулеметом с автомобиля, крейсировавшего по шоссе, чины штаба подошли к деревне Монтвиц, где встретили два эскадрона 6 драгунского Глуховского полка и две сотни 6-го казачьего полка, прорывавшихся со штандартами обоих полков к деревне Зарембы. Присоединившись к ним, чины штаба и продолжали дальнейшее движение».

Что же стало с генералом Самсоновым?

Отойдя от следовавших с ним офицеров, он темной ночью в третьем часу покончил с собой бесслышным выстрелом из револьвера. Это было в глухом лесу у Каролиненгофа, в четырех верстах юго-западнее Вилленберга.

Генерал Самсонов погиб. В тот момент — да, пожалуй, и еще долгое время спустя — ни один голос не нашел в себе достаточной смелости, чтобы выступить с обвинениями против него как командующего армией.

Над трупом погибшего солдата принято молчать; таково требование этики и воинской чести. Никто не может утверждать, что генерал Самсонов этой чести не заслужил; он был, несомненно, честным и бравым солдатом и свободен, во всяком случае, от того тяжелого позора, которым покрыл себя, например, бежавший от своих войск командир XXIII корпуса генерал Кондратович. Но для военной истории генерал Самсонов — прежде всего командующий армией. Квалификация его самоубийства, как акта глубокого отчаяния, отсутствия силы воли и способности героическими усилиями организовать прорыв остатков своей армии, не требует особого доказательства. Для человека такой поступок, конечно, не бесчестен; но со стороны командующего армией он свидетельствует о глубокой неподготовленности к своим высоким обязанностям. На войне есть достаточно возможности погибнуть с честью, и для этого не надо прибегать к самоубийству. Если бы генерал Самсонов нашел в себе достаточно воли объединить войска для организованного прорыва, если бы он вышел с боем из окружения хотя бы с одним полком своей армии, если бы он, наконец, в последнем бою был сражен пулей противника, — история могла бы сказать: да, армия Самсонова потерпела грандиозное поражение; к тому было много глубоких причин; но она все же имела достойного командующего.

Но так не случилось, и так история сказать не может. Наоборот, она говорит: было бы неправильно считать генерала Самсонова и его действия единичными в русской армии. Нет, и он, и его действия были глубоко типичны. По своему исходу они являются, пожалуй, проявлением того самого благородного, что можно было найти в русской царской армии. В подобные критические минуты другие русские генералы поступали иначе: Кондратович бежал от своих войск; в сущности, аналогично поступил и Ренненкампф, бежавший после сражения под Ангербургом в Ковно; наконец, с первым же выстрелом мортиры, бомбардировавшей эту крепость, бежал комендант ее Григорьев.

Полная неподготовленность к управлению большими вооруженными массами, непонимание самой техники управления, притупленность оперативной восприимчивости и косность оперативной мысли, — все эти черты, так наглядно выявившиеся в действиях генерала Самсонова, были характерны для всей старой русской военной школы. Генерал Самсонов не мог быть в этом отношении исключением; и если он им был, как честный солдат, то разве только в лучшую для себя сторону.

Итак, командующий армией погиб; но в то же время были сочтены часы и остатков его армии, которые теперь превратились в деморализованные массы, утратившие всякое подобие организованной вооруженной силы, имевшей за собой свою историю и свои традиции. Фланговые корпуса 29 (16) августа, в общем, бездействовали. I армейский корпус утром получил отданное генералом Самсоновым приказание о немедленном наступлении на Нейденбург. Незначительная часть корпуса (два полка 3-й гвардейской дивизии) выступила, однако, из Млавы лишь в 18 часов, и подошла к Нейденбургу только на следующий день — когда остатки самсоновской армии были уже пленены. VI корпус оставался 29 (16) августа в районе южнее Ортельсбурга, предоставляя частям XVII германского корпуса возможность двигаться на Едвабно и тем запереть восточные выходы из Грюнфлисского леса¹.

Что же касается центральных корпусов, то утратившие всякую веру в свою силу и отчаявшиеся в существовании какого бы то ни было смысла во всем происходящем, они продолжали свой отход, ставший теперь стихийным. После полудня они стали втягиваться в Грюнфлисский лес; молча, словно могила, приняли их лесные пространства. И, действительно, из Грюнфлисского леса остаткам армии Самсонова не суждено было более выйти, ибо все выходы из него были уже заняты германцами.

В 19 часов части XV и XXIII корпусов остановились в двух верстах севернее Мушакена: выходы из леса были уже все под обстрелом противника. ХIII-й корпус, утомленный и расстроенный, без единого сухаря, остановился в ночь на 30 (17) августа у Валлендорфа, где авангард его был также встречен пулеметным огнем. Всюду противник — и всюду огонь. Полное окружение. Наступал конец.

¹ Некоторый свет на роль VI корпуса во всей операции, быть может, прольет записка и. д. начальника штаба корпуса полковника Залесского, который еще 25 августа писал в штаб армии полковнику Крымову: "Третий день стою в Дуды Пущальске. Разведываю свои тылы [!?]. Не можете ли сообщить, как долго буду стоять. № 186" (Архив, дело № 13 134). (Прим. авт.)