Эти годы Игорь Александрович хранит в копилке самых дорогих регалий и вспоминает с особой душевной теплотой. Может быть, именно поэтому, они и пролетели стремительно и незаметно. Почти никому из его однокашников, когда пришла пора готовиться к выпускным экзаменам, мысль о скором расставании не доставляла большого восторга. Поддерживала, лишь надежда скорейшего возвращения к полетам. Рев проходящих над головой самолетов Щелковского аэродрома, росчерки высотных инверсионных следов отзывались острейшим нетерпением как можно скорее вновь стиснуть штурвал. Каждому из них думалось все настойчивее: "А что дальше?". Каким будет распределение? Где и на чем предстоит летать? Дни ожидания, сулящие благоприятствия - радостны. А этого как раз и не было. Была полная неопределенность и тревожное понимание необходимости смириться с неизбежным роком...

Весной 1969 году подполковник Саутин, успешно сдав Государственные экзамены, должен был по распределению ехать для прохождения дальнейшей службы на авиабазу Энгельс в 1096-й авиаполк и летать на стратегическом бомбардировщике ЗМ. Перспектива переучиваться и летать на строптивом гиганте не вызывала у него энтузиазма. Самолет морально устаревал, а возможности его боевого применения снижались. Неожиданное предложение освоить сверхзвуковой Ту-22, овладение которым не первый год продолжалось в ДА, было встречено с готовностью отправиться к месту службы немедленно. Авиабаза Озерное находилась на Украине недалеко от города Житомир.

В Дальней авиации не было полка, летавшего на "Шиле" безаварийно. Общее число летных происшествий, за время его эксплуатации, составило несколько десятков. Наибольшее недоверие Ту-22 вызывал тем, что был снабжен катапультой, срабатывающей не вверх, как было принято на большинстве самолетов, а вниз. Минимальная высота полета, обеспечивающая безопасное катапультирование составляла не менее 300 метров, а ситуации, при которых приходилось покидать самолет на меньших высотах, возникали часто. Крайне неудобной была и технология размещения командира на борту воздушного корабля. Было бы неоправданно упрекать конструкторов в дилетантизме и халатности подхода к решению и этого вопроса. Но тем, кому пришлось на себе испытать неудобства процедуры привязывания и подъема по рельсам в кабину, поминали их отборным матом. Летный состав остерегался летать на таком самолете и не скрывал этого. Меры воздействия, которые приходилось подключать, не всегда оказывались эффективны. Самолет обрел дурную репутацию. Авторитет легендарного Туполева не помогал.

Вот таким был самолет, подлежащий освоению.

Это "освоение" Игорю Александровичу Саутину запомнилось и оплатилось здоровьем сполна. Не менее остро оно запомнилось Майе. Сейчас об этих событиях она уже не расскажет... А он, оказываясь не раз избранником судьбы, героем себя, отнюдь не считает. Прошло уже много лет, но до сих пор он помнит горький запах жженой резины и тошнотворного креозола тлеющих шпал. Сгорел на взлете вместе с экипажем во время обычного перелета с авиабазы Барановичи в Озерное, перехлестнув стальные рельсы участка железнодорожного пути Москва-Брест, его друг Георгий Малышев. Не рядовой пилот, а подполковник, налетавший в небе тысячи часов. Причина аварии была нелепой, усугубляя боль случившегося... По сообщению о пожаре, ошибочно поступившем от оператора РПД (радиопротиводействия), Жора прекратил взлет, выключив двигатели, предполагая остановиться на ВПП (взлетно-посадочная полоса). Это привело к падению давления в гидросистеме до нуля и последовавшей за этим неуправляемости самолета. Он так и не сумел остановиться... Самолет понесло на грунт. Взрыв заправленного под завязку бомбардировщика и последовавший за этим пожар уничтожили все то, что еще минуту назад являлось живым организмом из трех человеческих душ... Сарафанное радио разнесло эхо события по окрестностям гарнизона в считанные мгновенья. Долетело оно и до Майи. Кто-то что-то, при этом перепутал, как часто бывает. Прозвучала фамилия Саутин... Майя Юрьевна, стоявшая у стенки в момент разговора, так по ней и сползла вниз, потеряв равновесие.

Какими бы привычными не становились факты летных происшествий в городке, как бы не "закалились" за многие годы женские души, все они касались "чужих" мужей! А каково жить под дамокловым мечом, нависшим над "твоим" (а значит и над тобой), ждать ежедневной беды! Это было тяжелейшим из испытаний. Человек, лишенный надежды жить завтрашним днем, обречен на тоску. Его планы подчинены не ему, а обстоятельствам. Подсознательно он подвержен воздействию свершения худшего и не защищен от глубочайших депрессий и нервных заболеваний.

Они были молоды, спешили и готовились жить дальше... Не завидуйте кажущемуся благополучию летчиков и их жен, даже самым успешным из них. За все им приходилось расплачиваться, как и подводникам, по завышенным ценам. Жизнями и своим здоровьем.

Потом, когда все прояснилось, "праздник" в их доме, несмотря на "возрождение мужа", все равно, не наступил: слишком глубокой оказалась рана, слишком тяжелыми ее последствия. Собрав наскоро куски не догоревшей стали и стекла, под женский вой и салют из карабинов, в украшенном траурными флагами и ветвями удушающей еловой хвои, оставшиеся жить, простились с погибшими. Фотографии в черных рамках сняли на третий день со стены и подшили в Дело.

Инспекционные полеты проверки летных навыков пилотов требовали от инспектора Саутина особого внимания и предусмотрительности при подготовке к ним. В одном из них в воздухе неожиданно (так и бывает чаще всего) остановился один из двигателей! Внутренний голос (или накопленная к тому времени интуиция) подсказывали ему не предпринимать запуска. Он "гонял" самолет по кругу, вырабатывая запас топлива до посадочного веса в надежде садиться на одном двигателе и... успешно его посадил. Техническая комиссия, изучив обстоятельства ЧП, установила причину - разрушение лопаток газовой турбины... Повторный запуск мог бы закончиться взрывом в полете. После таких взрывов от членов экипажа не всегда оставалась даже обугленная плоть...