Парашюты у Юзефа Древницкого были цветными. В 1897 году он опускался с парашютом желтого цвета. В 1909 — красного, а в 1913 — с двухцветным, купол которого состоял из голубых и розовых секторов. Внезапное появление в небе купола, похожего на цветок, вызывало у зрителей бурю восторга.

В конструкцию парашюта Юзеф Древницкий вносил свои изменения, подсказанные практикой. Поэтому, когда в объявлениях о намеченном полете сообщалось, что используется «парашют конструкции Древницкого», это было правдой.

Купол соединялся с шаром при помощи особого замка. Чтобы отцепить парашют, требовалось потянуть за специальную стропу. Но иногда в полете замок не срабатывал, и тогда приходилось опускаться вместе с шаром. В ветреную погоду это было небезопасно. Шар, словно гигантский парус, мог потащить аэронавта за собой.

Такое приключилось в Николаеве весной 1895 года. Юзеф Древницкий взлетел на новом, еще не проверенном монгольфьере и отделиться от него не смог. Шар, охладившись, опустился за городом. Посадка могла окончиться печально, если бы на помощь Древницкому не пришла компания молодых людей, увидевших борьбу аэронавта с шаром. «Услышав зов воздухоплавателя, — рассказывала газета, — они бросились на помощь, успели удержать аэростат и дали возможность Древницкому отделить парашют от шара. Аэронавт не получил никаких повреждений, пострадал только его костюм».

Из воспоминаний Юзефа Древницкого

Обыкновенно в тех городах, где я совершал свои полеты и где до того не было ни одного воздухоплавателя-парашютиста, меня при спуске на землю окружала толпа народа, и каждый считал своим долгом собственноручно удостовериться, живой ли я человек или только кукла. Меня щипали, кололи даже шляпными шпильками!..

Административные Фомы-неверующие действуют, конечно, несколько иначе, но не менее настойчиво.

Помню, за год до Всероссийской выставки в Нижнем полицмейстер ярмарочной территории князь Волконский никак не хотел мне поверить, что я не самозванец, а настоящий Древницкий, так как где-то он вычитал, что «Древницкий убился».

Ни вид на жительство, ни другие имевшиеся у меня документы не могли убедить сиятельного Фому. Пришлось обратиться к помощи губернатора, генерала Баранова.

На вопрос генерала, почему князь ставит мне препятствия и не подписывает афишу, Волконский стал выкручиваться и наконец заявил, что, по закону, прежде чем подписать афишу, он обязан назначить комиссию для освидетельствования прочности шара и парашюта. На комиссию Баранов согласился, но настоял, чтобы Волконский афишу подписал немедленно.

— Если комиссия придет к отрицательным результатам, — сказал Баранов, — то у вас всегда остается возможность не допустить Древницкого до совершения полета.

Афиша была подписана, и я приступил к работе.

Наступил день полета, а комиссия все не являлась для «освидетельствования шара и парашюта». Началось уже наполнение шара. Публики собралось на месте много. Присутствовал и Баранов.

Я и думать уже перестал о комиссии, как вдруг передо мною предстал князь Волконский в белом кителе и такой же фуражке и, указывая на сопровождавших его двух инженеров губернского строительного комитета, потребовал, чтобы я объяснил «комиссии», как свидетельствуются шары.

Желая поскорее отделаться от назойливости князя и проучить его за надменный тон, с каким он ко мне обратился, я с самым невинным видом сказал:
 — Войдите в шар и посмотрите, не просвечивается ли он. Если просвечивается — значит, он уже износился.

Должен заметить, что шар-монгольфьер был у меня старый, пропитанный сажей до того, что достаточно было только прикоснуться к нему, чтобы выпачкаться.

Князь, недолго думая, последовал моему указанию. Как только он очутился в шаре, я слегка тряхнул шаром, и эффект получился поразительный.

Из-под шара выскочил не блестящий гвардейский офицер, а грязный трубочист с лицом, искаженным от гнева и стыда.

Публика покатывалась от смеха и кричала:
— Дагомеец, дагомеец!

Даже Баранов не удержался от смеха.

Волконский сбежал, и полет мой совершился беспрепятственно.